Итак, вот моя история, эти страницы. Карта моего путешествия к тебе. Но она не объясняет меня. Да в этом и нет необходимости. Как будто кто-то показал своему любимому фотографию и сказал: «Смотри, каким я был тогда», — и улыбнулся, глядя на отпечаток потерянного детства. Моя «фотография» вызовет скорее слезы, чем улыбки, но и в этом не будет правды.
Наступает рассвет. Я очень устала. Строчки выглядят такими холодными и темными на белой странице.
Письмо было доставлено в мой офис на следующее утро. На нем была пометка «срочно и конфиденциально», что привлекло брошенный вскользь, нескромный взгляд моей секретарши.
Анна была, как всегда, права. Это именно карта. Здесь есть все. Я мог по достоинству оценить этот дар. Узнал ее в то же мгновение, как увидел.
Отправившись на прогулку, я дотрагивался до письма в кармане, в уме перебирая строчки. Подлые мысли закрались в мою голову. Быть может, эта страшная повесть написана для того, чтобы вместе с отпущением грехов внушить необходимость брака с Мартином и чудовищную возможность жить со мной. Она уже говорила о подобном устройстве. Но почему бы мне самому не обдумать возможные решения? Развестись с Ингрид. Жениться на Анне. Мартин молод. Он еще оправится от потрясения. Но что будет с Ингрид? У нас был, конечно, не страстный брак, и, вероятно, она сохранила нерастраченной огромную силу. У нее чрезвычайно много собственных друзей. Она бы выжила. Салли тоже справилась бы с этим. Но все, о чем я размышлял, было лишь банальной жестокостью. В этой истории был только один не совсем обычный момент — связь Мартина и Анны.
Моя карьера полетела бы к черту, это несомненно. Но я сумел бы выдержать этот удар. Мое честолюбие было не настолько серьезным, чтобы провал мог иметь значение, если пришлось бы выбирать между общественной жизнью и Анной.
Но она сказала, что не выйдет за меня замуж. О, но она этого хочет, хочет, говорил я себе. Видения затопили мой мозг — мы с Анной муж и жена, завтрак вместе, обед с друзьями, отдых вдвоем. Я почувствовал утомление. Эти воображаемые картинки были столь ужасающе нелепы. Ничего бы из этого не вышло. Мы были созданы для иной реальности.
— Отчим Анны в городе. Он приехал на три дня на какую-то писательскую конференцию. Мартин подал мне мысль пригласить его к нам пообедать. Должна сказать, я соблазнилась этой идеей. Мы договорились на вторник. Я справлялась в твоем офисе. Они сказали, что все будет в порядке.
— Прекрасно.
— Ты когда-нибудь читал его книги?
— Да, кажется, две.
— О, мой начитанный муж.
— Очень жестко! Я жил тогда за городом, где у меня были две книги одного из наиболее известных американских писателей. Мне его рекомендовали как интеллектуала.
— Ну и о чем он пишет? Он очень популярен.
— Его книги об одиночестве. О среднем классе, об урбанистическом отчуждении. Америка двадцатого столетия, оторвавшаяся от своих корней, со всеми старыми ценностями исчезает под двойным бременем величия и страха.
— Господи! Это звучит не слишком возбуждающе.
— Надо отдать ему справедливость, это верный диагноз. Он блестящий писатель. А его женские характеры! Обычно очень хороши. Даже феминисткам нравится.
— Как давно он женат на матери Анны? — спросила Ингрид.
— Об этом я ничего не знаю.
— А какого он возраста?
— Ему, должно быть, за шестьдесят. Около шестидесяти пяти, я думаю.
— Хорошо, это поможет мне иначе взглянуть на Анну. Я хочу подготовиться ко вторнику и собираюсь прочесть одну из его книг. Ты не помнишь, они у тебя есть?
— Вполне возможно. Пойду проверю. — Я нашел их сразу. — Они здесь, — позвал я Ингрид, последовавшую за мной в кабинет. — «Счастливчик» и «Необратимое время».
— Какая проще? Хотя нет… короче?
— «Счастливчик».
— Вряд ли я успею закончить ко вторнику, но составлю хоть какое-то мнение, да?
— Конечно, Ингрид. У него очень специфичный стиль, проходящий сквозь все его произведения. А теперь я должен идти. Ты выглядишь прелестно в этом бежевом платье. Très chic.
— Merci, chéri — au revoir.
Теперь, когда реальный «я сам» жил, ходил, дышал, только как творение Анны, о счастливое творение, бывали дни, когда я мог наслаждаться ролью мужа сильней, чем прежде. Я не испытывал чувства вины. С Ингрид все будет хорошо. Тем утром во мне возникла странная иллюзия, что она все знала и все понимала. Когда я уходил, она улыбалась так счастливо, что у меня закружилась голова от облегчения и радости.
Вилбур Хантер почтил нас своим присутствием. В.Х. вполне осознавал всю значимость этого факта. Я видел, как он бесцеремонно разглядывал Ингрид со сложной смесью важности и явного интереса.
Сделав глоток виски, он сказал:
— Знаете, я не виделся с Анной довольно долгое время. Меня никогда раньше не приглашали на встречу с ее друзьями. Так что это совершенно особый случай.
— Как давно вы не были в Лондоне?
— Ну, пять, шесть лет.
— Город сильно изменился?
— Я не позволяю ему меняться. Он застыл в моем сердце, как место, где я впервые встретил мать Анны. Это было двенадцать лет назад. Я категорически отказываюсь замечать какие-либо перемены, и в Лондоне, и в ней.
— Как галантно, — заметила Ингрид.
— Вопреки моему имиджу в сердце я романтик. А вы?
Его вопрос был обращен ко мне. Было что-то странное в его взгляде.
— О, да, — опередила меня Ингрид — Это тонкий момент, но я думаю, совершенный романтик.
— Вот Анна не романтична. Не так ли, Анна?
— Конечно, нет.