Крах - Страница 14

К оглавлению

Мы подняли бокалы за Мартина.

— Анна, ты ведь тоже занимаешься журналистикой?

— Да.

— И вы познакомились на работе?

— Да, так случилось.

— Это хорошо. — Эдвард смерил ее прохладным взглядом. В его глазах читалось: «Не слишком умничай, молодка».

— Вы довольны своей профессией?

— Вполне.

— Почему?

— Она кормит меня, — пояснила Анна.

— И что, неплохо?

— Это весьма напоминает инквизицию, дедушка.

— Виноват. Я был излишне груб?

— Ничего, — постарался сгладить неловкость Мартин. — Анна — превосходный журналист.

— Ты тоже близок к этому, — заметил Эдвард. — Как ты считаешь, это на всю жизнь, я имею в виду вашу работу?

— Да. Я люблю газетный мир. Это возбуждает — следить за событиями, видеть свой материал в печати.

— Уповать на то, что люди прочтут это, — ехидно вставила Салли.

— И они читают. Я знаю, что делаю. — Он не отрывал глаз от Анны.

Быстро повернувшись, я перехватил этот взгляд. В нем была страсть.

— Отец, Мартин всегда был убежден, что журналистика — для него.

— Конечно. Но, бывает, люди меняются со временем, не так ли? — Эдвард посмотрел на меня.

— Ты подразумеваешь политиков, — резко заговорил Мартин — Помилуй Бог, я не хочу быть таким. Это не мое, дед. Я оставляю политику вам с папой.

— Поживем — увидим. Все же это придет к тебе. Ты красноречив, интересен, да-да, и умен.

— Любопытно, даже очень, — подчеркивая каждое слово, продолжил Мартин — Мне нужна независимость. В политической жизни ей нет места, существует лишь партийная точка зрения.

— Допустим, — продолжил Эдвард, — а как быть с точкой зрения того парня, который издает твою газету?

— Как правило, репортажи идут в номер без изменений. Только передовицы контролируются всерьез, — парировал Мартин.

— А ты что об этом думаешь, Анна? — неожиданно спросил молодой человек Салли.

— О, я всего лишь обозреватель. Стараюсь внимательно наблюдать, а там описать увиденное правдиво и остро. Это доставляет мне удовольствие.

— Обзор — сильное место Анны, — подтвердил Мартин. — Она ничего не упускает… ничего. Я не знаю никого проницательней Анны.

Я почувствовал, что Анна кивнула головой. Посмотрел на Ингрид, ее глаза были прищурены. По лицу пробежала тень покорности. Наши взгляды встретились. «Она забрала нашего сына», — казалось, говорила моя жена. Гораздо больше, подумал я, значительно больше.

— Ну, молодой человек, а теперь давайте поговорим о вас. Что поделывает сын Ника Робинсона на телевидении? Что вам это порождение рабов массовой информации? Только что мы обсудили газеты и получили редкостное удовольствие, выслушав наших обозревателей. Теперь давайте обратимся к телевидению. В чем его притягательность для вас?

— Власть, в конечном счете могущество, так мне кажется.

— Власть! Предположим, так. Это я могу понять. И как вы собираетесь добиться этой власти, молодой человек?

— Информация… вот что перевернет мир. Я не думаю, что политики… я хочу сказать… — Он запнулся, ступив на скользкую почву и боясь оскорбить присутствующих. — Ну скажем, я не думаю, что они могут реально изменить представления людей о жизни и вселенной. Тогда как для телевидения в этом нет ничего невозможного. Я хочу со временем… в будущем делать программы… об острых социальных проблемах, которые…

— Которые всегда были областью художников. Влиять на жизнь и душу с помощью искусства.

Все повернулись ко мне, кроме Анны; я это ясно ощутил, она даже не шевельнулась.

— Святые небеса, — воскликнула Салли. — Как мы серьезны. Искусство, политика, средства массовой информации. Неужели все это входит в программу нашей вечеринки!

Эдвард рассмеялся.

— Я так замечательно провел время, беседуя со всеми вами, молодые люди. Мне было бы приятно видеть вас в следующие выходные в Хартли на двадцатой… на моих именинах. Будут только семья и близкие. — Эдвард улыбнулся Анне и Джонатану.

— Чудесно. Ты сможешь приехать? Да, дорогой? — спросила Ингрид.

— Вероятно. Я должен проверить.

— Анна?

— Думаю, да. Благодарю вас.

И Салли, и Джонатан тоже согласились. Сама мысль о выходных с Анной и Мартином открывала мир чудовищных возможностей и необыкновенной радости.

Обед медленно тянулся к заманчиво сладкому завершению. Я прожил без малого три часа, каждую секунду безропотно предавая себя и Анну.

Как будто дьявол стоял за моей спиной и увлекал меня к гибели.

20

— Я так гордилась собой сегодня. Так была довольна. Чувствовала в себе громадные силы быть матерью. «Взгляни на созданное мной, и удивись, оно огромно». — Ингрид многозначительно вздохнула.

Мы сидели в машине. Вечер завершился вполне прилично. Мартин мужественно заявил, что счет остается за ним. Отец и дед молча согласились, испытывая своего рода восхищение.

— Как тебе роль отца семейства?

— Мм.

— Это очень приятно, не так ли?

— О, да.

— Мы оба — люди уравновешенные. Вполне подходим друг другу. Сегодня я была счастлива. И этим обязана тебе. К сожалению, не слишком-то часто я говорю об этом. Вокруг не много удачных браков. Я рада за себя… и за тебя.

— Наше время оказалось долгим, — согласился я.

— Да. Двое детей, семья. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но все так. Это очень важная правда. В этот вечер я ощутила ее суть. Стоило протянуть руку, и можно было бы прикоснуться к ней. Счастье. Настоящее счастье.

— Настоящее?

— Да-да, я уверена в этом. Я всегда представляла его именно таким. С детства знала, чего хочу. Мужа, детей, мира. Ты знаешь, я горда твоей карьерой. Очень, очень горда. Сама я никогда не была честолюбива… всегда имела деньги… но всегда честно исполняла свой долг. Избирательный округ, благотворительность, званые обеды. — Она засмеялась — Нет, правда, скажи, мне удается моя роль, моя публичная роль?